«Житие» протопопа Аввакума — замечательный памятник XVII века. Л. Леонов
Паства его проклинала, церковный собор ненавидел, царь Федор Алексеевич в 1682 году повелел сжечь на костре… И что совсем удивительно: прошли века, а Аввакум Петров продолжает жить и будоражить наши сердца!
В чем дело?
Казалось бы — нетерпимый фанатик «божьего дела», ригорист, гонитель просвещения, ретивый приверженец старообрядчества. Но вместе с тем трудно отыскать еще такого человека в истории русского государства XVII века, который бы обладал такой силой духа, верой в идею (дороже жизни) и необычайным даром писательства.
«Дайте только срок, собаки… Яко будете у меня в руках! Выдавлю из вас сокот!» — грозил он своим всемогущим московским врагам из ссылки в Пустозерске. Грозил из ямы, в наполовину истлевшей одежде, когда тело было изъедено язвами, мороз вымораживал мозг, душу. Другой бы отступился, смирился (сам царь Алексей Михайлович не однажды уговаривал его признать проведенную им совместно с патриархом Никоном реформу церкви «по греческим книгам» в 1653 году), но только не Аввакум. Он и лишенный своей деятельности, «расстриженный», продолжал воевать против иноземных нововведений, взявшись за перо.
Его слог не спутаешь ни с чьим: «Али ты нас тем лутчи, что боярыня? — обращался опальный протопоп в послании к своей „духовной дочери“ Феодосье Морозовой, также подвергшейся уничижению. Ее все мы хорошо знаем по картине Сурикова, выставленной в Третьяковской галерее: в санях, закованная в цепи, с поднятыми вверх двумя перстами, она воспринимается нами как символ стойкости, мужества, несмотря ни на что. — Да едино нам бог распростре небо, еще же луна и солнце всем сияет равно, такожде земля и воды».
Автобиографической повестью Аввакума «Житие» зачитывались И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, А. М. Горький, А. Н. Толстой… Всех поражало и поражает, с какой смелостью, неистовством, «убийственным реализмом», «разбив вдребезги все каноны», ворвался, по признанию А. Н. Толстого, «в омертвелую словесность средневековья… живой, мужицкий, полнокровный голос» Аввакума Петрова, протопопа Юрьевецкого.
В своем назначении в Юрьевец, состоявшемся в 1652 году, Аввакум скажет в «Житии» скупо и буднично: мол, позвал государь Алексей Михайлович в «сенцы» и «велел» ехать в Юрьевец-Повольский протопопом. На самом же деле, как справедливо заметил Д. А. Жуков, автор известного романа об Аввакуме, этим жестом царь выказал вчерашнему попу 32 лет большую честь: протопоп — высший сан, до которого мог дослужиться «белый поп» (т. е. женатый), а город, куда надлежало отбыть, входил в патриаршую область, где власть и ответственность за порядок, собирание податей наравне с воеводой нес протопоп. Сие повышение также означало, что верх в церковной борьбе наконец-то одержали так называемые «ревнители благочестия» во главе с нижегородским попом, идейным учителем Аввакума Иваном Нероновым. Именно находясь под влиянием последнего, отдаст в 1648 году государь Алексей Михайлович исторический свой указ, повелевающий всем подданным ревностно соблюдать церковную службу и одновременно запрещающий на Руси богомерзкое поведение, пьянство, скоморошество, сквернословие, соблюдение языческих обрядов. «Зело слабеет, -говорил Неронов, — род человеческий от многих прелестей сатанинских и поэтому от церкви отвращается».
…До самого крыльца проводил царь Аввакума. Поцеловал руку на прощание.
С одной стороны Волга-матушка, с другой холмы высокие живописно окружали Юрьевец, который основал еще в начале XIII века владимирский князь Юрий Всеволодович. В городе было около 350 дворов «тяглых и нетяглых людей», при них стрелецкая слобода, дворы воеводы, земского старосты, дьяков, судей, тюремного начальства и палача Никитки Сидорова. Кроме того — 4 мужских и женских монастыря с сотней «чернецов» и монахинь, 13 подначальных протопопу церквей, 57 лавок, 13 рыночных полков, винокурня, конюшенная… Больше их было лишь в Москве, Ярославле, Нижнем Новгороде да еще в нескольких городах.
Центр города венчала соборная Входо-Иерусалимская церковь (деревянная) — место службы протопопа. Пятиглавая. На главах кресты деревянные, обитые «белым немецким железом». Тут же колокольня «на столбах» с «часами боевыми».
Город славился ремеслами, торговлей, ярмарками. Летом ярмарки устраивались на плотах, во множестве связанных напротив города. До поздней ночи горели над водой факелы, раздавались призывные крики. Жители Юрьевца торговали калачами, солью, мясом, крашениной, железом, щепетильным товаром, рыбой. Только на столы царя и патриарха они давали ежегодно 21 осетра, 50 белорыбиц, 140 больших и средних стерлядей, коих отправляли в столицу живыми, в прорезных стругах.
Но что сразу не понравилось Аввакуму в Юрьевце, это полное отсутствие у горожан святости, богобоязненности. Да и как объяснить иначе, если часть из них живет невенчанными, «против Воскресных дней в субботу бани топят и платья моют», мужики бороды бреют. Во время службы — в храме шум, гам. Попов никто не слушает. Прихожане то войдут, то выйдут, разговаривают, спорят, бывает, раздерутся с «бесстрашием». В церкви и вокруг полно шпыней, прокуратов в черных одеждах с образами на шее и блюдами в руках. Рекут: «На созидание храмов», а потом напиваются в кабаках мертвецки. Бьются по полу юродивые, завывают лживые калеки, вымазанные говяжьими мозгами с кровью.
И уж совсем недопустимо, что многие люди всяких чинов и их жены с детьми «и в господские и богородичны и великих святых в праздныемые дни к церквам божиим не ходят», предпочитают их позорищам.
Соберутся у реки или на улице, принесут с собой лошадь из луба, украшенную шелковыми расшитыми полотенцами и колокольчиками. А кто вырядится в быка — Тура. Корчмари привезут бочки с брагою. Тут же скоморохи в личинах зверовидных с учеными медведями. И давай Русь гулять-веселиться после трудовой недели. Кулачные и дрекольные бои чинить. На качелях качаться. Девицы перед выданьем песни бесовские петь.
А как мужу услужить —
Чаще банюшку топить,
Чаще банюшку топить,
С мужем париться ходить,
Черпачок с собой носить,
Черпачок-то новенький,
Веничек зелененький.
Первопричину в «сатанинском» поведении юрьевчан Аввакум видит в попах. Они ведут службу с большим «небрежением, поскору». Лишь бы отделаться. Часто пьяные. Не гнушаются слова бранного. А в это время поповы дети по алтарю друг за другом гоняются, козлами прыгают, в углах дьякон с пономарем баб помоложе тискают. — У-у, бабоблуды!..
Нет покоя отныне от Аввакума и прихожанам. Спит он, по собственному признанию, мало. Едва приспеет час заутрени — пономаря не спрашивает, сам пошел благовестить. Пономарь прибежит — отдает колокол и спешит к амвону. Заутреня у него длинная, особенно в праздные и воскресные дни, у всех дела, спины разламываются от боли, ноги гудят, а не уйдешь. Заметит среди прихожан нетерпеливых — заставляет лишние поклоны класть, а «который дурует, тот на чепь добро пожаловать».
— Не раздувай усатово у меня, — предупреждает Аввакум, потрясая огромным кулаком.
После заутрени обедня, час почитания, а там и до вечерни недалеко. Но еще и в потемках, погасив свет, Аввакум с шестьсот молитв на ночь прочтет, сотни три поклонов отвесит, чуть меньше протопопица, «понеже (поскольку) у нее робятки пищат».
А то примется протопоп по городу ходить, попов блудливых за бороды таскать, из задолжников пошлину вытрясать: с кого за пользование пожней, с кого за вывозную куницу, а с незаконно сожительствующих пар — «подвенечную». В оправдание Аввакума: только в одну приказную избу он должен был собрать с юрьевчан 69 «рублев», из которых всего десять и пятнадцать алтын шли на его собственное пропитание с двадцатью домочадцами. И никому-то от него ни укрыться, ни обмануть: зело был протопоп хитер, горяч и силен.
Однако пуще всего юрьевчане тяготились (а наипаче попы!), когда он принимался заученно наставлять, как они должны проводить свое свободное время в воскресные и праздничные дни: «Еже хочеши прохладиться, изыди на предверие храмины твоея и виждь: небо, солнце, луну, звезды, облака ове высоци, смотри прохлаждайся, прославляй творца их Христа Бога. Еще хочеши прохладиться, обойди кругом храмины твоея, такоже и двор твой и поновляй ветхое, укрепи что разсыпася, прах и гной загребай в место, се к плодоносию вещь угодна будет, а еще хочеши прохладиться, изыди на поле, сядь и зри сюду, как умножает плоды своея пшеница, такождя ячмень, рожь, и траву зеленеющуюся… прохлаждайся и прославляй господа Бога, иже тебя ради вся сия сотворшаго».
Да человек ли он?!
На восьмую неделю пребывания Аввакума в Юрьевце горожане не выдержали, восстали.
«…Дьявол научил попов, и мужиков, и баб, — сетует Аввакум в «Житии», — пришли к патриархову приказу, где я дела духовные делал, вытаща меня из приказа собранием, — человек с тысячу и с полторы их было — среди улицы били батожьем и топтали; и бабы были с рычагами. Грех ради моих, замертва убили и бросили под избной угол. Воевода с пушкарями прибежали и, ухватя меня, на лошади умчали в мое дворишко, и пушкарей воевода около двора поставил. Людие же ко двору приступают, и по граду млва великая. Наипаче ж попы и бабы, которых унимал от блудни, вопят: «убить вора, да тело к собакам в ров кинем!»
Лишь на третий день Аввакум немного отлежался и, надев новые лапти, сплетенные верной женой, Марковной, отправился из Юрьевца в Москву. Добрался до Костромы — ан и там народ бил местного ревнителя благочестия, протопопа Даниилу. И Даниила еле ноги унес…
Уставший, оборванный Аввакум на Москве первым делом царскому духовнику и наставнику Стефану Вонифатьеву показался, но сочувствия не встретил.
— Ты на что церковь соборную покинул? — учинился печален Стефан. — А? Кого спросил?
Заночевать остался — опять горе!.. Ночью приходит к своему духовнику царь Алексей Михайлович благословиться. Увидел Аввакума, про молитву забыл.
— Ты по что город покинул?
— Государь-свет, великие шатания на Руси начались. Совсем осатанел народ. Ослопьем били, ногами топтали, за власы драли; спасибо отнял меня воевода
Дионис Крюков чуть жива — вот и сбежал. А протопопица с детьми малыми и домочадцами в Юрьевце осталась: неведомо — живы, неведомо — прибиты, — попытался оправдаться Аввакум. Напрасно: царская немилость ему была уготована — не пройдет и года, как Аввакума с согласия Алексея Михайловича отправят в первую ссылку в Сибирь.
Тонкий и хитрый политик, крупнейший крепостник, царь, приближая к себе церковников, хотел видеть в них своих верных, исполнительных, гибких, не лишенных «светскости» (на западный манер) помощников.
О всеобщей святости и равенстве всех перед богом мечтал молодой протопоп Юрьевецкий.
* * *
В Юрьевце Аввакуму более побывать не пришлось.
Но он огромное значение придавал своему кратковременному пребыванию в городе на Волге. Об этом свидетельствует тот факт, что он непременно включал описание происшедшего здесь во все сохранившиеся до нас варианты «Жития». В то же самое время не обмолвился ни словом о полутора годах ссылки в Мезень и двух годах в Енисейск. Объяснить все это только стремлением протопопа показать разнообразие своих страданий на пути благочестия, как оно им понималось, или одной гордостью за получение высокого сана протопопа в связи с Юрьевцем — мало. Дело, по-видимому, и в другом. Аввакум не мог интуитивно, подспудно не чувствовать, что в Юрьевце, словно в зеркале, наиболее наглядно проявились трагизм и противоречивость большей части его жизни: неприятие как сверху, так и снизу. И, конечно, Юрьевец преподал Аввакуму памятный урок.
В своих многочисленных посланиях из ссылок на склоне лет он будет неустанно подчеркивать, что отныне ему не по пути со всеми «толстобрюхими», кто «любит вино и мед», «сидеть на подушках», «кататься в каретах»… И, наоборот, — по пути со всеми голодными, «тонкими», «мытарями», «грешниками». Обещал простолюдинам, чернецам, нищим (в том числе юрьевчанам! — читай «Первую» челобитную Аввакума к царю Алексею Михайловичу) после смерти рай, а толстобрюхим и всякому обидчику народному — ад, возмездие в «жюпеле огня», а то и личную расправу при случае.
«Горе вам смеющимся яко восплачете и возрыдаете! Дайте только срок…» — любил повторять он. В свое время эти и подобные яркие пламенные строки привлекали народ под знамя раскола, ставшее символом борьбы с засильем официальной церкви и феодалов (раскольники подняли небезызвестное Соловецкое восстание в 1668 году, много их участвовало в Крестьянской войне под предводительством С. Разина 1670—1671 гг., в Крестьянской войне Е. Пугачева 1773—1775 гг.).
Спустя века по достоинству оценили люди в посланиях Аввакума и гений писательства.
Альманах «Юрьевец». 2001 г.