Аввакум в Юрьевце: протопоп-буян и город на Волге

«Житие» протопопа Аввакума — замечательный памятник XVII века.
— Л. Леонов

Введение

Паства его проклинала, церковный собор ненавидел, царь Федор Алексеевич в 1682 году повелел сжечь на костре… И что совсем удивительно: прошли века, а Аввакум Петров продолжает жить и будоражить наши сердца! В чем дело? Казалось бы — нетерпимый фанатик «божьего дела», ригорист, гонитель просвещения, ретивый приверженец старообрядчества. Но вместе с тем, трудно отыскать еще такого человека в истории русского государства XVII века, который бы обладал такой силой духа, верой в идею (дороже жизни) и необычайным даром писательства. «Дайте только срок, собаки… Яко будете у меня в руках! Выдавлю из вас сок-от!» — грозил он своим всемогущим московским врагам из ссылки в Пустозерске. Грозил из ямы, в наполовину истлевшей одежде, когда тело было изъедено язвами, мороз вымораживал мозг, душу. Другой бы отступился, смирился (сам царь Алексей Михайлович не однажды уговаривал его признать проведенную им совместно с патриархом Никоном реформу церкви «по греческим книгам» в 1653 году), но только не Аввакум. Он и лишенный своей деятельности, «расстриженный», продолжал воевать против иноземных нововведений, взявшись за перо. Его слог не спутаешь ни с чьим: «Али ты нас тем лутчи, что боярыня? — обращался опальный протопоп в послании к своей «духовной дочери» Феодосье Морозовой, также подвергшейся уничижению. Ее все мы хорошо знаем по картине Сурикова, выставленной в Третьяковской галерее: в санях, закованная в цепи, с поднятыми вверх двумя перстами, она воспринимается нами как символ стойкости, мужества, несмотря ни на что. — Да едино нам бог распростре небо, еще же луна и солнце всем сияет равно, такожде земля и воды». Автобиографической повестью Аввакума «Житие» зачитывались И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, А. М. Горький, А. Н. Толстой… Всех поражало и поражает, с какой смелостью, неистовством, «убийственным реализмом», «разбив вдребезги все каноны», ворвался, по признанию А. Н. Толстого, «в омертвелую словесность средневековья… живой, мужицкий, полнокровный голос» Аввакума Петрова, протопопа Юрьевецкого.

Протопопом поставили

В своем назначении в Юрьевец, состоявшемся в 1652 году, Аввакум скажет в «Житие» скупо и буднично: мол, позвал государь Алексей Михайлович в «сенцы» и «велел» ехать в Юрьевец-Повольский протопопом. На самом же деле, как справедливо заметил Д. А. Жуков, автор известного романа об Аввакуме, этим жестом царь выказал вчерашнему попу 32-х лет большую честь: протопоп — высший сан, до которого мог дослужиться «белый поп» (т. е. женатый), а город, куда надлежало отбыть, входил в патриаршую область, где власть и ответственность за порядок, собирание податей наравне с воеводой нес протопоп. Сие повышение также означало, что верх в церковной борьбе наконец-то одержали так называемые «ревнители благочестия» во главе с нижегородским попом, идейным учителем Аввакума Иваном Нероновым. Именно, находясь под влиянием последнего, отдаст в 1648 году государь Алексей Михайлович исторический свой указ, повелевающий всем подданным ревностно соблюдать церковную службу и одновременно запрещающий на Руси богомерзское поведение, пьянство, скоморошество, сквернословие, соблюдение языческих обрядов. «Зело слабеет, — говорил Неронов, — род человеческий от многих прелестей сатанинских и поэтому от церкви отвращается».
…До самого крыльца проводил царь Аввакума. Поцеловал руку на прощание.

Юрьевецкий порядок

С одной стороны Волга-матушка, с другой — холмы высокие живописно окружали Юрьевец, который основал еще в начале XIII века владимирский князь Юрий Всеволодович. В городе было около 350 дворов «тяглых и нетяглых людей», при них стрелецкая слобода, дворы воеводы, земского старосты, дьяков, судей, тюремного начальства и палача Никитки Сидорова. Кроме того — 4 мужских и женских монастыря с сотней «чернецов» и монахинь, 13 под­начальных протопопу церквей, 57 лавок, 13 рыночных пол­ков, винокурня, конюшенная… Больше их было лишь в Москве, Ярославле, Нижнем Новгороде… да еще в несколь­ких городах.

Центр города венчала соборная Входо-Иерусалимская церковь (деревянная) — место службы протопопа. Пяти­главая. На главах кресты деревянные, обитые «белым не­мецким железом». Тут же колокольня «на столбах» с «часа­ми боевыми».

Город славился ремеслами, торговлей, ярмарками. Летом ярмарки устраивались на плотах, в множестве связанных напротив города. До поздней ночи горели над водой фа­келы, раздавались призывные крики. Жители Юрьевца торговали калачами, солью, мясом, крашениной, железом, щепетильным товаром, рыбой. Только на столы царя и патриарха они давали ежегодно 21 осетра, 50 белорыбиц, 140 больших и средних стерлядей, коих отправляли в сто­лицу живыми, в прорезных стругах.

Но что сразу не понравилось Аввакуму в Юрьевце, это полное отсутствие у горожан святости, богобоязненности. Да и как объяснить иначе, если часть из них живет невен­чанными, «против Воскресных дней в субботу бани топят и платья моют», мужики бороды бреют. Во время служ­бы — в храме шум, гам. Попов никто не слушает. Прихожане то войдут, то выйдут, разговаривают, спорят, бывает раз­дерутся с «бесстрашием». В церкви и вокруг полно шпыней, прокуратов в черных одеждах с образами на шее и блюдами в руках. Рекут: «На созидание храмов», а потом напивают­ся в кабаках мертвецки. Бьются по полу юродивые, завыва­ют лживые калеки, вымазанные говяжьими мозгами с кровью.

И уж совсем недопустимо, что многие люди всяких чинов и их жены с детьми «и в господские и богородичны и великих святых в праздныемые дни к церквам божиим не ходят», предпочитают их позорищам.

Соберутся у реки, или на улице, принесут с собой ло­шадь из луба, украшенную шелковыми расшитыми полотен­цами и колокольчиками. А кто вырядится в быка — Тура. Корчмари привезут бочки с брагою. Тут же скоморохи в личинах зверовидных с учеными медведями. И давай Русь гулять веселиться после трудовой недели. Кулачные и дре­кольные бои чинить. На качелях качаться. Девицы перед выданием песни бесовские петь.

А как мужу услужить —
Чаще банюшку топить,
Чаще банюшку топить,
С мужем париться ходить,
Черпачок с собой носить,
Черпачок-то новенький,
Веничек зелененький.

Первопричину в «сатанинском» поведении юрьевчан Аввакум видит в попах. Они ведут службу с большим «не­брежением, поскору». Лишь бы отделаться. Часто пьяные. Не гнушаются слова бранного. А в это время поповы дети по алтарю друг за другом гоняются, козлами прыгают, в углах дьякон с пономарем баб помоложе тискают.

— У-у, бабоблуды!..

Нет покоя отныне от Аввакума и прихожанам. Спит он, по собственному признанию, мало. Едва приспеет час за­утрени — пономаря не спрашивает, сам пошел благовестить. Пономарь прибежит — отдает колокол и спешит к амвону. Заутреня у него длинная, особенно в праздные и воскресные дни, у всех дела, спины разламываются от боли, ноги гудят, а не уйдешь. Заметит среди прихожан нетерпеливых — заставляет лишние поклоны класть, а «который дурует, тот на чепь добро пожаловать».

— Не раздувай уса — тово у меня, — предупреждает Аввакум, потрясая огромным кулаком.

После заутрени обедня, час почитания, а там и до ве­черни недалеко. Но еще и в потемках, погасив свет, Авва­кум с шестьсот молитв на ночь прочтет, сотни три поклонов отвесит, чуть меньше протопопица, «понеже (поскольку) у нее робятки пищат».

А то, примется протопоп по городу ходить, попов блуд­ливых за бороды таскать, из задолжников пошлину вытря­сать: с кого за пользование пожней, с кого за вывозную куницу, а с незаконно сожительствующих пар — «подвенеч­ную». В оправдание Аввакума: только в одну приказную избу он должен был собрать с юрьевчан 69 «рублев», из которых всего десять и пятнадцать алтын шли на его собст­венное пропитание с двадцатью домочадцами. И никому-то от него не укрыться, не обмануть: зело был протопоп хитер, горяч и силен.

Однако пуще всего юрьевчане тяготились (а наипаче попы!), когда он принимался заученно наставлять, как они должны проводить свое свободное время в воскресные и праздничные дни: «Еже хочеши прохладиться, изыди на предверие храмины твоея и виждь: небо, солнце, луну, звез­ды, облака ове высоци, смотри прохлаждайся, прославляй творца их Христа Бога. Еще хочеши прохладиться, обойди кругом храмины твоея, такоже и двор твой и поновляй вет- хое, укрепи что разсыпася, прах и гной загребай в место, се к плодоносию вещь угодна будет, а еще хочеши прохладить­ся, изыди на поле, сядь и зри сюду, как умножает плоды своея пшеница, такождя ячмень, рожь, и траву зеленею­щуюся… прохлаждайся и прославляй господа Бога, иже тебя ради вся сия сотворшаго».

Да человек ли он?!

Бунт в Юрьевце

На восьмую неделю пребывания Аввакума в Юрьевце горожане не выдержали, восстали.

«…Дьявол научил попов, и мужиков, и баб, — сетует Аввакум в «Житие», — пришли к патриархову приказу, где я дела духовные делал, вытаща меня из приказа собрани­ем, — человек с тысячу и с полторы их было — среди ули­цы били батожьем и топтали; и бабы были с рычагами. Грех ради моих, замертва убили и бросили под избной угол. Воевода с пушкарями прибежали и, ухватя меня, на лошади умчали в мое дворишко, и пушкарей воевода около двора поставил. Людие же ко двору приступают, и по граду млва великая. Наипаче ж попы и бабы, которых унимал от блудни, вопят: «убить вора, да тело к собакам в ров кинем!»

Лишь на третий день Аввакум немного отлежался и, надев новые лапти, сплетенные верной женой, Марковной, отправился из Юрьевца в Москву. Добрался до Костро­мы — ан и там народ бил местного ревнителя благочестия, протопопа Даниилу. И Даниила еле ноги унес…

Уставший, оборванный, Аввакум на Москве первым делом царскому духовнику и наставнику Стефану Фонифатьеву показался, но сочувствия не встретил.

— Ты на что церковь соборную покинул? — учинился печален Стефан.

— А? Кого спросил?

Заночевать остался — опять горе?.. Ночью приходит к своему духовнику царь Алексей Михайлович благословить­ся; Увидел Аввакума, про молитву забыл.

 — Ты почто город покинул?

— Государь-свет, великие шатания на Руси начались. Совсем осатанел народ. Ослопьем били, ногами топтали, за власы драли; спасибо отнял меня воевода Дионис Крю­ков чуть жива — вот и сбежал. А протопопица с детьми малы­ми и домочадцами в Юрьевце осталась: неведомо — живы, не­ведомо — прибиты, — попытался оправдаться Аввакум. ; Напрасно: царская немилость ему была уготована — не пройдет и года, как Аввакума с согласия Алексея Михай­ловича отправят в первую ссылку в Сибирь.

Тонкий и хитрый политик, крупнейший крепостник, царь, приближая к себе церковников, хотел видеть в них своих верных, исполнительных, гибких, не лишенных «свет­скости» (на западный манер) помощников.

О всеобщей святости и равенстве всех перед богом меч­тал молодой протопоп Юрьевецкий.

Юрьевецкие страницы «Жития»

В Юрьевце Аввакуму более побывать не пришлось. Но он огромное значение придавал своему кратковре­менному пребыванию в городе на Волге. Об этом свиде­тельствует тот факт, что он непременно включал описание происшедшего здесь во все сохранившиеся до нас варианты «Жития». В то же самое время не обмолвился ни словом о полутора годах ссылки в Мезень и двух годах в Енисейск. Объяснить все это только стремлением протопопа показать разнообразие своих страданий на пути благочестия, как оно им понималось, или одной гордостью за получение высокого сана протопопа в связи с Юрьевцем — мало. Дело, по-видимому, и в другом. Аввакум не мог интуитивно, подспудно не чувствовать, что в Юрьевце, словно в зеркале, наиболее наглядно проявились трагизм и противоречивость большей части его жизни: неприятие, как сверху, так и снизу. И, конечно, Юрьевец преподал Аввакуму памятный урок?

В своих многочисленных посланиях из ссылок на склоне лет он будет неустанно подчеркивать, что отныне ему не по пути со всеми «толстобрюхими», кто «любит вино и мед»,  «сидеть на подушках», «кататься в каретах»… И, наобо­рот, — по пути со всеми голодными, «тонкими», «мытарями», «грешниками». Обещал простолюдинам, чернецам, нищим  (в том числе юрьевчанам! — читай «Первую» челобитную  Аввакума к царю Алексею Михайловичу) после смерти  рай, а толстобрюхим и всякому обидчику народному — ад, возмездие в «жюпеле огня», а то и личную расправу при случае.

«Горе вам смеющимся яко восплачете и возрыдаете! Дайте только срок…» — любил повторять он. В свое время эти и подобные яркие пламенные строки привлекали народ под знамя раскола, ставшее символом борьбы с -засильем официальной церкви и феодалов (раскольники подняли небезызвестное Соловецкое восстание в 1668 году, много их участвовало в Крестьянской войне под предводительством С. Т. Разина 1670—1671 гг., в Крестьянской войне Е. И. Пу­гачева 1773-1775 гг.).

Спустя века, по достоинству оценили люди в посланиях Аввакума и гений писательства.

Люди и легенды Верхневолжья / В.И. Баделин. — Ярославль : Верхне — Волжское, 1990. — 256 стр. (74-81 стр.)