Перезвон церковных колоколов то тут, то там оповещает народ о нависшей над Русью беде. Сыны диких степей по велению внука Чингизова грабят и сжигают города урусов. Непокорных рубят, стонет русская земля от иноземного ига. Беспощадны варвары, не жалеют ни старого ни малого. Угоняют скот, увозят награбленное добро в свои степи, насилуют женщин, молодых-девушек уводят в полон, младенцев швыряют в колодцы.
А в это время, тревожное для Руси время, княжества Владимирское, Рязанское, Новгородское не могут найти согласия. Великий князь Владимирский тайно собирает под свое знамя людей русских, расставляет надежные дозоры вокруг своих вотчин и далеко за пределами княжества. Перекрываются большие сухопутные дороги и водные пути. Смутное время. Тревога за судьбу Отечества лишает Великого князя сна.
Угарно в покоях княжеских, оплыли толстые восковые свечи, запах горелого воска щекочет ноздри. Один из наиболее доверенных княжеских начальников Иовлев Юрий Михайлович с тревогой всматривается в больное лицо Великого князя, вслушиваясь в его неспешный, тихий голос. Великий князь, в свою очередь, испытующе смотрит на Иовлева, исполнит ли, не переметнется ли в стан врага? Бывало в бытность князя и такое. Ненадёжное время, тревожное. Но, видя прямой, открытый взгляд карих глаз боярина, вздыхает облегченно.
— Иди с Богом, — шепчет, прикрывая тяжелеющие веки, кивнув напоследок, улыбнувшись, провожает князь Иовлева в далекий, опасный путь. — Иди, верю тебе, а Настеньку сберегу, иди.
А велено боярину Иовлеву тотчас собираться и отправляться в Юрьевец — Повольский — дабы укрепить крепость тамошнюю, так как стоит крепость форпостом на великом волжском пути.
Юрьевец давно ведом боярину, лет двадцать, как он служил в нем Великому князю верой и правдой. В крепости этой над Волгой и родилась единственная доченька его, Настенька. До двенадцати лет своих прожила она в Юрьевце вместе с отцом, маленькой девочкой оставшись сиротой, без матери, на попечении заботливого и искренне любящего отца.
Указ Великого князя боярин принял без особого рвения и восторга, да виду не покажешь, строг князь, недолго и в опалу попасть. Вдовец в свои сорок с небольшим лет, боярин тосковал по умершей жене. Любил он ее тихой, надежной любовью. Маленькая Настенька порой видела, как отец, задумавшись о чем-то, загрустив, опускал голову, вытирал украдкой слезу, отворачивался от девочки, стесняясь своей слабости. После смерти жены всю ласку переложил на маленькую шалунью Настеньку. Ответом на это последовала искренняя дочерняя любовь и привязанность. Девочка ни на шаг не отпускала отца от себя, если он уходил куда, хваталась за его кафтан, висла, начина, ла плакать, не поддаваясь на уговоры придворных нянек, заглядывала в глаза отцу.
Вот и теперь не хотелось Иовлеву оставлять дочь свою на руках строгой с домочадцами княгини, хоть и был уверенным в хорошем отношении к Настеньке со стороны семьи Великого князя. Но что поделаешь. Ехать надо. В дальний путь боярин собирался, вопреки приказаниям князя, неторопко, основательно, понимая, что едет ни на день, ни на два, а возможно, и на долгие годы.
Сын Великого князя шестнадцатилетний княжич Глеб давно украдкой посматривал на расцветающую живой красотой Анастасию. Узнал о предстоящей Иовлеву дороге. А узнав от княгини-матери, что боярин едет один, что Анастасия остается на попечение княгини, воспрял, поднял голову, петухом этаким заходил взад-вперед по светелке. А когда и светелка тесной показалась от переполнявших душу приятных чувств, выбежал во двор, гоголем прошел под окошком Анастасии, кося глаз, не выглянет ли, так и подмигнул бы на радости, думалось весело княжичу. Да, где там, не успеет повстречать Настеньку, опускает глаза, деревенеет язык, боится дохнуть в ее сторону, не то что подмигнуть, или пошутить ласково. Любви своей тайной княжич не выказывал никому в семье, тем более, Настенька не ведала ничего. Порой, так подтрунивала над ним, что розовели щеки княжича, а ей и того охот, ней, ишь мол, девица красная. Теперь, убедившись, что Анастасия останется во Владимире, в семье, княжич с усердием продолжил нелегкую учебу свою делу ратному. Ибо и духом не мыслит другого дела для себя, как очищение земли, русской от ворога.
Анастасия, провожая отца в сопровождении полусотни дружинников, поплакала у него на плече, но наконец, успокоенная его тихим голосом, ласковой рукой согласилась на короткую разлуку. Идущие от доброго сердца наставления отца, Анастасия запомнила навсегда,
— Экклезиаста — тихо говорил он ей, сказано:
Всему свой час, и время всякому делу под небесами:
Время родиться и время умирать,
Время насаждать и время вырывать насажденья,
Время убивать и время исцелять,
Время разрушать и время строить,
Время плакать и время смеяться,
Время рыданью и время пляске,
Время разбрасывать камни и время складывать камни,
Время обнимать и время избегать объятий,
Время отыскивать и время дать потеряться,
Время хранить и время тратить,
Время рвать и время сшивать,
Время молчать и время говорить,
Время любить и время ненавидеть,
Время войне и время миру.
— Доченька, — продолжал боярин, — дальше у Экклезиаста говорится: «Я понял задачу, которую дал Бог решать сынам Человека. Все он сделал прекрасным в свой срок».
— Да будет и у нашей встречи с тобой, голубка моя, свой срок, не печалься, не иссушай сердца своего. С этим и уехал. Долгим, трудным оказался санный путь от Великого Владимира до Юрьевца — городка на излучине Волги. От суровых морозов трещали вековые сосны. Боярин Иовлев ехал в санях, розвальнях, крытых домоткаными коврами, да волчьими тулупами. На плечах тоже волчья шуба до пят, мехом наружу, но находит холод дырку к телу, щекочет, робко. Впереди и сзади охрана верховая, в середине боярин, повозки со скарбом всевозможным, да с челядью, прислугой. У верховых воинов щиты кованые, мечи у бедер, луки со стрелами, копья с острыми наконечниками, а все ж тревожно на душе боярской, что сделает эта полусотня, при серьезной опасности, время-то какое, лазутчики вражьи кругом, недолго до беды. Нет не трусит боярин, не из робкого десятка, трусов не посылает Великий князь с особым поручением, думает боярин, размышляет. Каково там доченьке без него, как она там одна, надолго оставшаяся без отца, впервые в жизни своей. В боевом порядке идет охранение, щиты и копья наготове, так и идет отряд Иовлева с кратковременными привалами и ночевками вперед, к Волге. Но когда-то кончается любая дорога и короткая, и длинная.
Вот и виднеется вдалеке крепость на Волге. Из-за молодого ельника высоко поднялись, главные в городе ворота — Георгиевские. Боярин знал, что названы они так в честь Георгия Победоносца.
Открываются ворота перед отрядом, впускают уставших за долгий путь воинов. Въезжая в крепость и двигаясь к ее центру, отмечает Иовлев, что территория крепости по-прежнему с трех сторон обнесена высокими насыпными земляными валами. По самому верху этих насыпных валов все тот же тын из дубовых бревен, врытых в землю и стоящих стоймя, скрепленных надежно друг с другом. До углов земляных валов оборудованы ровные площадки, на площадках этих обустроены высокие деревянные башни боевые. На самом верху этих башен смотровые дозорные вышки. Не велика крепость, но внушительна. Отмечает внимательный глаз боярский и избы внутри крепости, деревянные, небольшие, у будто детишки малые. У обрыва, прижимаясь к реке, на самом лобном месте узнал Иовлев и церковь деревянную, рубленную из кондового дерева.
А неподалеку от церкви, лицом к востоку стоит огромный дом боярский. Дом, в котором Юрий Михайлович провел столько счастливых дней и лет в окружении своих домочадцев. Как удержаться слезинке, как не скатиться на холодный снег со щеки.
Иовлев остановил свой поезд, У боярского дома. На многие километры кругом открылся вид на другую сторону Волги и вдоль ее, вправо, слева устья Унжи, Немды. Вот они главные ворота волжского пути, вот он, форпост надежный — город-крепость Юрьевец.
Горожане о приезде боярина оповещены двумя гонцами. Удивляется Иовлев, откуда столько людей взялось в крепости, тысячи горожан стоят вдоль волжского берега, шумят приветливо, машут шапками. Помнят Иовлева, не видели от него плохого, строг, но справедлив боярин. За это и чтут его люди. Впереди огромной толпы местный Священник — с паникадилом. Прослезился Юрий Михайлович от этого теплого приема. Поклонился низко народу, до самой земли поклонился, давая этим понять, что всех помнит он что с ними он и в радости, и в горе. Много ли надо человеку? Для начала, наверное, малое знать, что есть на кого опереться, кому верить, на кого рассчитывать, если беда случится.
В большом пятистенке все знакомо боярину, кажется, и не уезжал отсюда вовсе, и не жил долгие годы в отлучке. Челядь с полуслова понимает его желания, приказания. Мир душе. Но мысли не дают покоя, некогда отдыхать, жиры накапливать.
Зорким своим глазом отметил боярин не только доброе к себе отношение горожан, но и то, как сильно за последние годы обветшала крепость, видел и то, сколько потребуется сил и терпения, чтоб восстановить, привести в надежное состояние оборону крепости. Требовали углубления сплывшие от почвенных вод рвы перед насыпными валами, заново надлежало переделывать покосившийся, подгнивший местами дубовый тын по периметру крепости. Да и Георгиевские ворота тоже покосились, как бы не свалились на кого, смотреть стыд, но. Кроме того, необходимо срочно убирать новые избы для расселения прибывших воинов и все прибывающих из ближних селений простолюдин под защиту крепости — пошаливали в округе татарские лазутчики.
Обветшали погреба, подъело льдом. Сколько уж лет как сваливают в них лед с Волги на лето для хранения продуктов, в некоторых погребах даже потолки рухнули давно. И как будто дела нет никому. «Господи», — вздыхает Иовлев, осматривая крепость — лабаз для хранения фуражного зерна обветшал настолько, что боязно и заходить то в него, не то, что зерно ссыпать. И люде вновь прибывших надобно ратному, делу обучать, и дозоры выставлять на перепутье дорог и на излучинах Волги. Одним словом, много забот у боярина.
Вот и спит Юрий Михайлович по два — три часа в сутки и все равно времени на все не хватает, да и не заснешь сразу-то.
Хоть и мороз на дворе жуткий, а горожане тут и там день-деньской видят боярскую шапку. По воскресеньям же как и всякий добрый христианин, боярин Иовлев вместе с согражданами слушает в церкви проповедь священника, молится тайно за Анастасию.
С детских лет Настенька смотрела людям прямо в глаза. Живя с отцом в Юрьевце, с местной детворой прыгала нагишом под крутой яр к Волге. Сверкала голыми пятками на солнышке, затем неспешно шлепала по песчаному волжскому приплеску, загребая мокрый песок ногами. Не боялась обидчиц, давала порой сдачи и сверстникам-обидчикам, но никогда не жаловалась отцу, не любил он этого, и потому решала все своими силами.
Оставшись на попечении строгой княгини, случалось, Анастасия с замирающим сердцем шла в покои хозяйки дома и просила за кого-то, с кого княгиня приказывала строго взыскать за ту, или иную провинность.
Княжич Глеб знал все это. В свободные часы от учебы ратному делу украдкой все так же поглядывал на Анастасию, вздыхал. Великий князь не замечал увлечения сына. Огромное множество дел внутри и за пределами княжества, дела хозяйственные и политические не позволяли уделять достаточно времени семье. Редкими вечерами собирались все вместе, обсуждали новости, строили планы. Давно у Великого князя был сговор с князем Новгородским поженить единственную Евпраксинию и Глеба, чтобы, породнившись, тем и упрочить силу обоих княжеств.
Прожив долгую зиму под присмотром княгини в разлуке с отцом, Анастасия все сильней и сильней стала скучать о нем. Соскучилась девушка по его речам, рассудительным да умным, по глазам его, голубым, как высокое небо, да что там говорить, и по ласке его соскучилась Настенька, некому приласкать ее, хотя и хорошие, а чужие люди окружают.
С началом весны Анастасия исподволь все чаще и чаще стала заводить разговоры с княгиней об отце, мол, как он там, каково ему одному живется? Умная княгиня, понимая маленькую хитрость воспитанницы своей, на эти разговоры и бровью не вела, делая вид, что не понимает, о чем речь. Анастасия, видя такое отношение княгини, вынуждена, наконец, просить съездить повидаться с отцом.
Княгиня и слышать ее не захотела. Через несколько дней девушка подошла к княгине, вся в слезах, будто маленькая девочка. О капризах Анастасии, как изволила выразиться княгиня, немедленно было доложено Великому князю.
В крепость на Волге в срочном порядке поскакал гонец с письмом. Прочитав данное письмо и узнав о желании и слезах дочери, Иовлев ответным посланием дал разрешение на ее приезд. Долго думал он над этим решением, но, хорошо зная характер Анастасии, не видел возможности отказать ей.
И вот Анастасия в сопровождении сотни хорошо вооруженных воинов Великого князя отправилась в дальнюю дорогу.
Весенние утренники крепко сковали снег, по твердому насту легко можно пройти человеку. Шли большими дорогами, длинными перегонами, но зато и с продолжительными стоянками. Уставая сидеть в повозке. Анастасия пересаживалась на молодого игривого жеребца, который позволял садиться на себя только ей, Анастасии.
Пересев верхом на Резвого, она до следующего большого привала скакала и скакала вперед. На четвертый день пути, к вечеру, отряд встал на стоянку. Уже разжигались большие костры для приготовления пищи, Анастасия, ехавшая в повозке, проснулась, поеживаясь от сковавшего тело холода, несмотря на множество шуб, выпрыгнула из повозки на твердый снег, и, разминая застывшие ноги, побежала неторопко к видневшемуся впереди, справа от дороги лесочку. Приставленный специально для ее охраны дядька хотел было крикнуть ей что-то вдогонку, да раздумал, махнул рукой беги мол, все равно сейчас вернешься. Подбежав к можжевеловым кустам у молодого ельника, остановилась, прижалась к единственной здесь огромной сосне, переводя дыхание.
В этот момент она и выпрыгнула из молодого ельника и в два огромных прыжка оказалась прямо перед Анастасией, в трех метрах от нее. Среднего роста, твердостоящая на толстых ногах, темно-серого цвета волчица. Своими желтыми глазами волчица изучающе уставилась в испуганные глаза Анастасии. Девушка, перебирая нервными руками холодный шершавый ствол сосны, прижалась спиной к дереву, ощущая спасительную опору сзади. По телу пробежали предательские мурашки и никак не отвести взгляда от этих изучающих желтых глаз. А волчица, будто забыв о ней вдруг, села на задние лапы и, подняв к небу морду, завыла. Этот ее тревожный вой почему-то холодил сердце. У Анастасии задрожали ноги, она вспомнила слышанную историю.
В одном из небольших селений вблизи Владимира жил несколько лет назад серьезный человек по имени Дементий, сорока лет отроду.
Отличался он редкой любовью к животным. Много у него было всякой живности на дворе, в том числе, и внешне очень схожая на волчицу молодая сучка Рада. Собака всюду следовала за ним по пятам. Даже корм ни от кого посторонних не принимала, только от хозяина своего. И если порой, уходя куда надолго, Дементий не брал Раду с собой, она на животе ползала за ним следом, повизгивая извиняюще, мол, прости, а не могу… А если Дементий продолжал шествовать, не обращая внимания, начинала повизгивать просяще, мол, возьми, я на все готовая.
Так и жили, пока Рада не стала взрослой, умной и все так же преданной только ему одному собакой. Однажды Дементий пошел в город по делам на несколько дней. Проходя мимо привязанной к плетню Рады, шутливо спросил, — ну, что, шельма, не будешь скучать? А собака словно обеспокоенная чем-то, не шевелясь сидела на задних лапах извиняюще заглядывая ему в глаза. И вдруг, будто что-то увидев, подняла морду вверх и завыла, да так жалобно, что у Дементия волосы зашевелились под шапкой. Из избы выбежала жена. Увидев происходящее, долго упрашивала Дементия не ходить в город. Но Дементий ушел. Через две недели нашли его тело в овраге с проломанным черепом. Рада долго ждала своего хозяина, не притрагивалась к еде. К исходу второй недели, обессиленная, уползла в лес. Лечилась травами, одичала одна, вылечившись, к людям не вернулась, осталась в лесу. Люди поговаривали с опаской, оглядываясь по сторонам, что в округе шатается дикая собака, схожая с волком, которая ищет встреч с людьми, стоящими одной ногой на «краю могилы».
Рассказывали про то, как однажды с ней встретился господский плотник, выбраковывавший кондовый лес. Выскочила Рада на поляне на него, завыла, подняв высоко морду. Выхватил плотник острый топор из-за кушака, да где там — ее и след простыл. А через месяц придавило плотника сосной, больше суток лежал под деревом со сломанной спиной, умер.
Еще случай рассказывали люди. В одном из теремов Владимирских жила с достойными родителями шестнадцатилетняя красавица Лена, единственная их дочь. И водила она украдкой от родителей своих дружбу с добрым молодцем, милым сердцу своему пареньком ровесником почти, или на год старше себя. Встречались они вечерами под ракитами у речки, где косогор к самой воде с обрыва словно прыгает. Вот и красавица наша прыгала к молодцу своему прямо на руки с косогора этого, да ну хохотать. Хохотунья была превеликая. Миловались они однажды под ракитами при вечерней зореньке.
Девушка, что ни слово, то смех, да хохот, словно какая смешинка попала ей. А паренек, будто, почувствовал в неистовом смехе тревожное что-то, надрывное. Потянулся рукой к ее руке, думая сказать: «Не смейся ты так, не надо, долго ли беду назвать на себя смехом беспричинным, но не успел. Опередила его Рада.
Спрыгнула потихоньку за их спинами с яра, да хвать хохотунью легонько лапой по спине. Обернулась девушка — пропал смех, испуг в глазах. Вскоре нашли ее в ручье. По колено и ручей-то этот ей был всего, а утонула.
Были и другие случаи, когда встреча с Радой приносила людям беду. Бывало такое, что Рада приходила в одно из селений, вставала перед избой и выла долго, протяжно. Невозможно было в таком случае прогнать ее, пока не доводила до конца свой страшный ритуал. И люди знали — не сегодня-завтра, в этом доме будет покойник.
И вот теперь Анастасия поняла, что перед ней не кто иной, как та, странная собака с не менее странным именем Рада. Вспомнит еще Анастасия эту роковую встречу, эти изучающие жёлтые глаза, этот тревожный вой. Вспомнит, глядя в другие глаза, и не будет пощады. А кто знает, где оно, роковое в этой жизни? Откуда начинается обрывной отсчет времени?
Л.СОЛОВЬЕВ, газета «Волга» 1990 год.