Летом 1887 года главной темой всех европейских газет было солнечное затмение 7 августа. По расчетам астрономов, в России оно должно было быть видным в полосе между 52-м и 59-м градусами широты, начиная от Твери и кончая Камчаткой. Полное затмение длилось всего 3–4 минуты, но их с нетерпением ждали все астрономы мира. В предполагаемые места наилучшей видимости направились экспедиции. В Вятку, например, выехала группа итальянских ученых и профессоров Казанского университета. В Клину, поднявшись на воздушном шаре, вел наблюдения Менделеев. Известный астроном Ф. А. Бредихин выехал в Кинешму, а своего любимого ученика Павла Штернберга, впоследствии сменившего его на посту директора Московской обсерватории, направил в Юрьевец.
Руководителем юрьевецкой экспедиции был назначен профессор Московского университета А. А. Белопольский. В нее входили также видные иностранные астрономы, в том числе член Берлинской академии наук Герман Фогель. Научная экспедиция с аппаратурой для наблюдения была доставлена специальным рейсом парохода фирмы «Самолет» из Нижнего Новгорода. А в половине третьего ночи из Нижнего прибыл пароход «Эолина», и по трапу спустился высокий человек лет тридцати с красивым волевым лицом. Это был известный русский писатель Владимир Галактионович Короленко.
В глухие 80-е годы реакции он был среди тех, чей голос продолжал смело звучать, призывая к борьбе за народное счастье. В 1885 году после тюрьмы и сибирской ссылки Короленко получил разрешение возвратиться в Европейскую Россию без права жительства в столичных городах. Он поселился в Нижнем Новгороде, где прожил более десяти лет.
В своих рассказах и очерках нижегородского периода Короленко, продолжавший традиции русской демократической литературы, дал широкое изображение жизни русской провинции 80-90-х годов. Среди них такие известные произведения писателя, как «Река играет», «За иконой», «В голодный год», «Павловские очерки», «В пустынных местах» и юрьевецкий очерк «На затмении».
«Я выхожу. Пристань стоит довольно далеко от берега. С нее кинуты жидкие мостки, и ее качает ветром, причем мостки скрипят, визжат и стонут. Городишко, растянувшийся под горой, по правому берегу, мерцает кое-где-то. белою стеной, то слабым огоньком, то силуэтом высокой колокольни, поднимающейся во мглистом воздухе ночи. Гора рисуется неопределенным обрезом на облачном небе, покрывая весь пейзаж угрюмой массою тени…»
Уже несколькими первыми фразами писатель создает ощущение гнетущей атмосферы, которой отличалась жизнь в сотнях подобных Юрьевцу российских городков.
На рассвете огромная толпа окружила походную обсерваторию экспедиции, расположившуюся на берегу Волги (близ теперешней средней школы № 1). Охваченная паническим ужасом, толпа ждет чуть ли не конца света и готова наброситься на ученых. Короленко с болью изображает невежество и темноту народа, опутанного дикими суевериями. Но в то же время есть в очерке и нота надежды и веры в его здравый смысл, в его грядущее пробуждение. Настроение толпы постепенно меняется, особенно когда к месту событий подошли фабричные рабочие с находившейся рядом льнопрядильной фабрики Миндовского.
Сначала в толпе раздаются недобрые и даже угрожающие голоса:
— Ишь, остроумы. Больше бога знают…
— Как бы остроломы не накликали беды.
— Разметать инструменты да прогнать!
Но вскоре настороженная враждебность к ученым сменяется восхищением перед знаниями и силой человека. И вот уже слышатся совсем другие возгласы:
— Видишь, как рассчитали? В аккурат! Как ихний мальчик ударил, так и началось.
— И до чего, братцы, народ дошел. Н-ну!
— Премудрость…
— На то и разум даден человеку.
— А еще хотели остроумов бить. То-то глупость…
Чтобы понять, насколько отличался очерк Короленко, опубликованный в прогрессивном журнале «Русские ведомости», от массы материалов, печатавшихся тогдашней прессой, достаточно привести отрывок из заметки смоленского корреспондента благонамеренного журнала «Родина»: «Вдруг около 35 минут седьмого стал прыжками надвигаться мрак… Смолкло все. Где-то жалобно завыла собака, протяжно промычала корова, испуганно проржали лошади. Подавляющая тьма, полная тишь. Вот в такие минуты чувство самоуничижения, полной покорности, сознания того, что мы — ничто, охватывает все наше существо. Вот в такие минуты осеняешь себя размашистым крестом и только лепечешь: «Господи, господи, господи…».
Совсем иной вывод делает писатель, которого Максим Горький считал своим учителем. «Сколько призрачных страхов, — восклицает Короленко, — носится еще в этих сумеречных туманах, так густо нависших над нашей святой Русью! Ох, скоро ль будет день на святой Руси, когда рассеются призраки, недоверие, вражда и взаимные недоразумения между теми, кто смотрит в трубы и исследует небо, и теми, кто только припадает к земле, а в исследованиях видит оскорбление грозного бога?»
Эти, по скромному определению самого писателя, «сцепы с натуры», вырастают под его талантливым пером в аллегорическое выражение «сумерек», нависших над всей страной. Но в то же время Короленко так живописал толпу простого люда и смену его настроений, что его очерк рождал у читателя надежду: «Будет день на святой Руси!»
Короленко тогда не мог знать, что приехавший в Юрьевец в составе научной экспедиции молодой профессор Московского университета Павел Штернберг вскоре вступит в члены РСДРП (б), в 1905 году будет на той стороне баррикад, где сражался за свои права обездоленный народ, а в 1917 году он, уже ученый с мировым именем, станет председателем Революционного комитета, возглавившего Октябрьское восстание в Москве. В посвященном Павлу Штернбергу романе Ю. Чернова «Земля и звезды», вышедшем в серии «Пламенные революционеры», Юрьевцу уделено немало страниц — именно здесь, в волжском городке, во время экспедиции, ученый впервые остро почувствовал, какая пропасть лежит между наукой и народом, своими глазами увидел его бесправие, невежество и нищету.
Альманах “Юрьевец”. 2001 г.