Судьба русского офицера: Последний командир 71-го Белёвского полка смерти — Дмитрий Карпинский

На мою долю выпала честь написать о судьбе моего деда — Дмитрия Александровича Карпинского, которому волею судьбы пришлось стать последним командиром 71-го Белёвского пехотного полка смерти. Он был обычным русским офицером, с врождённым чувством долга и чести. Таким же, как и многие тысячи других русских офицеров, воевавших за Россию и без колебаний сложивших за неё голову. Именно потому, что его черты и духовный склад были присущи русскому офицерству в целом, его судьба может быть интересна современному читателю.

Детство и происхождение

Дмитрий Александрович Карпинский родился 28 августа (по старому стилю) 1887 года в Юрьевце — маленьком городке Костромской губернии, на берегу Волги, в семье чиновника Юрьевецкой городской управы Александра Егоровича Карпинского и его законной жены Елизаветы Стефановны. Крещён был в Христорождественской церкви города Юрьевца. Назвали его Дмитрием в честь одного из его прапрадедов — священника Костромской губернии Дмитрия Беликова.

Род Карпинских был древней православной священнической семьёй. Документально подтверждено, что, по крайней мере, с 1720-х годов все прямые предки были священниками и дьяконами при Воскресенской церкви села Соболево Юрьевецкого уезда Костромской губернии. По преданию, предки Карпинских — православное духовенство и шляхтичи герба «Кораб» — переселились из Речи Посполитой на Русь, спасаясь от преследований католиков и униатов, пытавшихся насильно обратить их в католичество. Теперь мало кто осознаёт, что ещё в XVI–XVII веках не только территория современной Украины и Белоруссии, но и Восточной Польши была заселена православным населением, этнически принадлежавшим к древнерусской народности, и до сих пор в Восточной Польше существуют древние православные общины.

Жизнь сельских священников, кроме исполнения своих священнических обязанностей, была наполнена тяжёлым крестьянским трудом. Современному читателю, возможно, будет странно это слышать, но вот что говорят архивные документы:

«При церкви в 1867 г. было 1 десятина 152 кв. сажени усадебной земли и 61 десятина 1442 кв. сажень пашни, 2 десятины 180 кв. саженей сенокоса. Землёй владели и обрабатывали священники. Жили они в своих домах (деревянных) — на церковной земле. Постоянного оклада не было, «продовольствие приобретают от возделываемой земли своими трудами и от доброхотного подаяния прихожан, весьма скудное (зачёркнуто и написано карандашом: неудовлетворительное). По билету в 250 рублей — процентов 10 рублей в год».

Отец Дмитрия Александровича стал первым в роду, кто, получив традиционное для семьи духовное образование в Кинешемском духовном училище, поступил на гражданскую службу.

Братья отца Дмитрия Александровича и их потомки остались верны семейной традиции и стали священниками. Некоторые из них после 1917 года разделили горькую судьбу многих новомучеников православия.

Священномученики

Например, двоюродный брат Дмитрия Александровича — Александр Павлович Карпинский (1887—1937 гг.), который служил священником в селе Белышево Ветлужского уезда Костромской губернии (ныне — Нижегородской области), был арестован в 1931 г. и скончался в заключении. Позднее он был причислен к сонму священномучеников Русской православной церкви 1917—1997 гг. (время преставления к Богу, день памяти — † 1937 г., ок. ноября—декабря).

Другой родственник — Владимир Карпинский, священник села Деяново Нижегородской губернии, был убит местными коммунистами во время Пасхальной службы. Позднее он тоже был причислен к сонму священномучеников Русской православной церкви 1917—1997 гг. (время преставления к Богу, день памяти — † 1923 г., 26 марта).

Интересно заметить, что родная тётя Дмитрия Александровича — Евлампия Егоровна Карпинская — была замужем за священником Юрьевецкого уезда А. Д. Реформатским, который происходил из того самого рода Реформатских, давшего целую плеяду крупных русских учёных — химиков и лингвистов.

В семье Дмитрия Александровича, где, кроме него, самого младшего, было ещё шестеро братьев и сестёр, царила атмосфера трудолюбия, доброжелательности, естественной религиозности и чувства ответственности за близких и ближних. Материально это был весьма скромный провинциальный достаток, где никогда не было места излишествам. Всем детям старались дать самое лучшее, при их возможностях, образование.

Военная служба

Дмитрий Александрович окончил Юрьевецкое «Городо-Миндовское» трёхклассное училище (оно содержалось на средства семьи потомственных почётных граждан Миндовских), а после смерти отца (в 1905 году) в семье было решено направить его по военной стезе. Ему пришлось упорно заниматься самостоятельно, чтобы преодолеть разрыв в уровне образования, дававшегося в городском трёхклассном училище, и требованиями к уровню образования для поступающих в юнкерское училище. И, как записано в послужном списке Дмитрия Александровича: «В службу вступил согласно поданного на Высочайшее Имя прошения со стороны и по выдержанию вступительного экзамена в общий класс Казанского пехотного юнкерского училища юнкером рядового звания во вторую роту 27 октября 1906 года».

После успешного окончания учёбы в Казанском юнкерском училище Дмитрий Александрович был направлен служить в войска, расквартированные на территории Царства Польского, и поначалу был назначен в 25-й Пехотный Смоленский полк.

Как сказано в том же послужном списке: «По окончании курса наук Высочайшим приказом произведен в подпоручики в 25-й пехотный Смоленский полк 6 августа 1909 года».

Но уже через год — 24 сентября 1910 года — он был «Высочайшим приказом» переведён на службу в 71-й Белёвский пехотный полк, в котором ему предстояло прослужить и провоевать всю Первую мировую войну, которую называли тогда Отечественной, а в конце концов стать и последним командиром в полуторавековой истории этого полка.

Перед войной 71-й Белёвский полк был расквартирован в городе Ново-Александрия (сейчас это город Пулавы в Польше) Люблинской губернии Варшавского военного округа.

В январе 1911 года мой дед Дмитрий Александрович Карпинский вступил в брак с моей бабушкой Марией Николаевной Черноголовкиной, происходившей из семьи русских военных, осевших после выхода в отставку в Польше, где были расквартированы их полки. Венчались они в городе Радоме в православном соборе. После обретения Польшей независимости в 1918 году польские власти переделали этот собор в гарнизонный костёл.

До начала войны шла размеренная жизнь: учения, караульная служба. В ноябре 1913 года Д. А. Карпинский произведён в чин поручика.

Первая мировая война

Но наступил роковой для России 1914 год… Верная союзническому долгу перед братской Сербией, Россия вступила в войну с Германией и Австро-Венгрией. Семейства военнослужащих были отправлены со своим имуществом во внутренние губернии страны.

Перед выступлением в поход 24 июля 1914 года полк был выстроен на полковом плацу перед полковой церковью, и полковой священник отслужил молебен в присутствии гражданских властей и жителей города, пришедших проститься с полком.

В первом же бою, который полк принял 4 августа 1914 года возле города Красника, Дмитрий Александрович получил первое ранение («сквозная рана левой голени с переломом малой берцовой кости», согласно «перевязочному свидетельству»), и за этот бой он получил свою первую боевую награду — Орден Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость».

Позднее, 5 июля 1915 года в бою под городом Красноставом (ныне г. Красныстав, Польша) он получил второе ранение — «рваная шрапнельная рана нижней трети правого плеча и верхней трети предплечья».

После каждого ранения, едва подлечившись, он немедленно возвращался в строй, в свой полк и снова шёл в бой. Последствия ранений мучили его до конца жизни. По какой-то причине шрамы полностью не затягивались, и раны время от времени снова открывались, так что приходилось делать даже пересадку участков кожи.

Награды Дмитрия Карпинского

В ходе войны он был награждён и другими боевыми орденами:

• Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом — Приказом Главнокомандующего армиями Западного фронта от 25 декабря 1915 г. № 2685 за отличия в делах против неприятеля;
• Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом — Приказом командующего 1-й армии от 23 декабря 1916 г. № 2523 за отличие в делах против неприятеля;
• Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом — Приказом командующего 1-й армии от 9 февраля 1916 г. № 1648 за отличие в делах против неприятеля;
• И, наконец, высшим знаком воинской доблести — орденом Святого Георгия 4-й степени: «За то, что 20 мая 1915 года при атаке укреплённой позиции в районе деревни Стружа под сильным ружейным и пулемётным огнём бросился во главе роты по совершенно открытой местности на неприятельский окоп и, преодолев проволочные заграждения, занял окоп, взял в плен 160 нижних чинов и один действующий пулемёт», Приказ по 3-й армии от 24 сентября 1915 г. № 517.

Это было самым почитаемым воинским отличием в то время, статут ордена Святого Георгия гласил: «Носить не снимая!», что налагало на кавалера этой награды обязательства безукоризненного поведения и в бою, и в повседневных отношениях между людьми. Любая степень этого ордена давала права потомственного российского дворянства кавалеру ордена и его прямым потомкам по мужской линии.

Быстро шло присвоение очередных званий. К 1917 году Дмитрий Александрович был уже капитаном, командующим батальоном и при необходимости замещал командира полка (август 1917 г., Приказ № 280 § 3, капитан Карпинский назначен временно исполняющим обязанности командующего полком с 27 августа 1917 г.).

Некоторые приказы по полку также говорят о его характере. Приказ № 54, февраль 1917 г., секретно: «Штабс-капитану Карпинскому: благодарность за спокойное и энергичное управление обороной на… (в подлиннике название местности, где происходил бой — неразборчиво, похоже на „острове Глаудаш“) при обстреле противником пулемётным и артиллерийским огнём».

В январе 1917 года, когда в войсках уже началось брожение, и взрыв негодования мог быть вызван чем угодно, Дмитрия Александровича, как человека, чья честность и порядочность не подлежала сомнению в глазах простых солдат, назначают (наряду, разумеется, с выполнением своих прямых обязанностей) «наблюдающим за солдатской лавкой» и «ктитором походной полковой церкви». Он должен был требовать от маркитантов, чтобы солдатам продавали товар только подобающего качества и по умеренным ценам. Также он наблюдал за правильным расходованием казны походной полковой церкви.

Нравственный облик русского офицера

Для понимания нравственного облика русского офицера того времени следует помнить, что, ведя своих солдат в атаку, русский офицер должен был всегда быть впереди своих подчинённых, чтобы увлекать их в бой не словами и приказами, а собственным примером личной храбрости и самоотверженности. Для сравнения, по требованиям германских воинских уставов того времени офицер германской армии должен был быть позади своих солдат, чтобы препятствовать их возможному отступлению или ослушанию. Было бы несправедливым делом на этом основании обвинять в трусости германских офицеров, тут скорее налицо здоровый немецкий прагматизм, но нравственная высота была, безусловно, в нормах именно русской морали.

В наших войсках царил дух высочайшей нравственной требовательности к действиям офицера. Русский офицер, подчинённые которого погибли по его вине, порой стрелялся, не вынеся позора.

И, наконец, русский офицер, проявивший малодушие перед лицом своих подчинённых, не смел более не только командовать ими, но и показаться им на глаза. Описание именно таких качеств мы находим в мемуарах современников Первой мировой войны.

В условиях войны, когда в течение нескольких лет ты находишься на глазах тысяч людей, когда за каждым твоим движением, поступком, словом, мимикой следят тысячи солдатских глаз — невозможно было бы притворяться честным и смелым. Честным и смелым надо было быть!

Взаимоотношения офицеров и солдат

Нельзя не рассказать о взаимоотношениях офицеров и солдат. В моём семейном архиве сохранился документ, который моя семья пронесла через все войны, революции, эвакуации и эмиграции. Это письмо денщика моего деда — солдата Белёвского полка по фамилии Грищенко, адресованное моей бабушке. Письмо это служит прекрасной иллюстрацией подлинных взаимоотношений офицеров и солдат русской армии. Орфография письма сохранена:

«1916-го м. октябр 30-го чисПриветъ из действующей армии отъ Грищенкапервым долгом спешу уведомить я вамъ дорогая бариня о бариновомъ здоровьебарин слава богу чувствуетъ себя хорошоживемъ пока хорошо боевъ нету никакихъпока усо затишие какъ будто и не войнадорогие бариня сейчас барину немьного лучше и легшеу бани бывают каждую суботусапоги у барина новые есть стоят 17 рублей, но хорошие очень и топлие они у нихъ можно ходить у большой мороз градусов на 25ять и то будетъ теплоусо пока хорошо, но погода не очень хорошая сирая снегу нету пока еще морозовъ нету тожея хожу на охоту часто и бю зайцев и барина кормлу и утками и куропатками и ловили рибу и всо у насъ хорошо покабаринъ хотя и когда и покричит, но я замовчу и усо хорошо будет у насъя очень радъ вамъ и пожелаю я вам от господа бога всего хорошево на свети всемъ дорогие бариняпришлите хотя и одно писмо ко мне и я вам тогда каждой разъ буду писать писмапока я вамъ всемъ пожелаю всего хорошево на светия пока живу и з божею помощу нечево неболелъ нечимъдай бог повидаца с вами скоро».

Для меня это письмо стало ещё одним доказательством братских, тёплых, почти родственных отношений между офицерами и солдатами русской армии, но я не могу удержаться, чтобы не привести ещё одного свидетельства этому, чтобы было понятно, что добрые взаимные чувства были нормой, а не исключением. Ниже я приведу выдержку из книги мемуаров генерала Петра Николаевича Краснова «Тихие подвижники» из главы «Как они относились к своим офицерам», целиком посвящённой этой стороне:

«Те же люди, что клеветали на Царя, стараясь снять с Него величие Царского сана и печатанием гнусных сплетен, чужих писем хотят вытравить из народной души величие символа „За Веру, Царя и Отечество“, также всячески старались зачернить отношения между солдатом и офицером. А отношения эти были большей частью простые и ласковые, а нередко и трогательно любовные, как сына к отцу, как отца к детям».

Лишь только спускались сумерки, как на тыловой линии там и сям появлялись согнутые фигуры безоружных солдат. Шрапнели неприятеля низко рвались в темнеющем небе, и уже виден был яркий жёлтый огонь их разрывов, бухали, взрывались тяжёлые и лёгкие гранаты, и в темноте их чёрный дым вставал ещё грознее и раскалённее; светясь, летели красно-огненные осколки. Казалось, ничего живого не могло быть там, где едва намечалась клокочущая ружейным и пулемётным огнём линия окопов.

По полю перебегали, шли, крались, припадали к земле и снова шли люди. Это денщики несли своим офицерам в окопы кто тёплое одеяло, чтобы было чем укрыться в холодном окопе, кто тщательно завёрнутый в полотенце чайник с горячим чаем, кто хлеб, кто портсигар с папиросами. Им это строго запрещали их же офицеры. Но они не слушали запрещений, потому что видели в этом свой долг, а долг для них был выше жизни. Они помнили, как провожали их матери и жёны этих офицеров и говорили им:

— Смотри, Степан, береги его. Помни, что он один у меня, единственный, позаботься о нём.— Не извольте сумлеваться, барыня, сам не доем, не досплю, а о их благородии позабочусь.— Иван, — говорила молодая женщина с заплаканными глазами. — Иван, сохрани мне моего мужа. Ты же знаешь, как я его люблю.

В эти страшные часы расставания, когда полк уже ушёл на плац строиться и денщики торопились собрать вещи, чтобы везти их на вокзал, матери и жёны становились близкими и родными всем этим Иванам и Степанам и в них видели последнюю надежду. Денщики отыскивали своих раненых офицеров, выносили тела убитых, бережно везли их домой к родным.

— Куда вы, черти, лешие? Убьют ведь, — кричали им из окопов.— А что-ж, робя, я так что ль своего ротного брошу? Мы его, как родного отца чтим, и чтобы не вынести?— Убьют.— Ну и пущай, я долг свой сполню.

И выносили оттуда, откуда нельзя было, казалось, вынести. Помню: двое суток сидел я с Донской бригадой своей дивизии в только что занятых нами немецких окопах у Рудки-Червище, на реке Стоходе. Это было в августе 1916 г. Противник засыпал всё кругом тяжёлыми снарядами, подходы к мосту простреливались ружейным огнём. Оренбургские казачьи батареи принуждены были выкопать в крутом берегу окопы для орудийных лошадей. Между нами и тылом легло пространство, где нельзя было ходить.

Смеркалось. Пустые избы деревни, вытянувшиеся улицей, чётко рисовались в холодеющем небе. И вдруг на улице показалась невысокая фигура человека, спокойно и бесстрашно шедшего мимо домов, мимо раздутых трупов лошадей, мимо воронок от снарядов, наполненных грязной водой. Мы из окопа наблюдали за ним.

— А ведь это ваш Попов, — сказал мне начальник штаба, полковник Денисов.— Попов и есть, — подтвердил старший адъютант.

Попов шёл, не торопясь, точно рисуясь бесстрашием. В обеих руках он нёс какой-то большой тяжёлый свёрток. Весь наш боевой участок заинтересовался этим человеком. Снаряды рвались спереди, сзади, с боков, он не прибавлял шага. Он шёл, бережно неся что-то хрупкое и тяжёлое.

Спокойно дошёл он до входа в окопы, спустился по земляным ступеням и предстал перед нами в большом блиндаже, накрытом тяжёлым накатником.

— Ужинать, Ваше Превосходительство, принёс, — сказал он, ставя перед нами корзину с посудой, чайниками, хлебом и мясом. — Чай за два дня-то проголодались!..— Кто же пустил тебя!— И то, на батарее не пускали. Да как же можно так, без еды! И письмо от генеральши пришло, и посылка, я всё доставил.

Этот Попов… Но не будем говорить об этом. Этот Попов тогда, когда он служил в Русской Императорской Армии, даже и не понимал того, что он совершил подвиг христианской любви и долга!

А был он сам — богатый человек, с детства избалованный, коннозаводчик и сын зажиточного торгового казака Богаевской станицы Войска Донского.

Разложение армии и «полки смерти»

После Февральской революции 1917 г. в войсках развернулось повсеместное создание солдатских комитетов и началась демократизация армии. Стали открыто высказываться требования прекратить войну.

Временное правительство и генералитет, видя невозможность остановить распространение солдатских комитетов, стремились подчинить их своему контролю. Приказом Верховного Главнокомандующего генерала М. В. Алексеева от 30 марта 1917 г. было введено «Временное положение об организации чинов действующей армии и флота», которое устанавливало обязательность создания солдатских комитетов во всех подразделениях и частях и закрепляло в солдатских комитетах всех степеней за офицерами одну треть мест. Была предпринята попытка направить деятельность солдатских комитетов на урегулирование недоразумений между солдатами и офицерами. «Временное положение» ограничивало сферу деятельности солдатских комитетов решением хозяйственных, бытовых вопросов и культурно-просветительской работой.

Однако солдатские комитеты стали составной частью системы Советов рабочих и солдатских депутатов и были втянуты в политическую борьбу. Началась активная фаза разложения русской армии.

Когда в июне 1917 г. на фронте было предпринято наступление, то армия была морально к нему не готова. В ней возрастали антивоенные настроения, участились случаи дезертирства. Пришлось выявлять самые боеспособные воинские подразделения, которые ещё могли вести наступательные действия.

Белёвскому пехотному полку, в числе нескольких десятков других войсковых частей, приказом Верховного Главнокомандующего (май—июль 1917 г.) генерала Брусилова был добавлен в название почётный титул — «полк смерти», который отражал добровольное и единодушно выраженное желание воинов полка биться с неприятелем до последней капли крови.

Ниже я приведу текст одного из приказов об организации «частей смерти»:

ПРИКАЗ

Верховного Главнокомандующего 15 июля 1917 г. № 634

Меньше месяца тому назад — 18 июня — по почину славной 7-й конно-артиллерийской батареи, Исполнительное бюро по организации Всероссийского Военного Съезда и Союза, с моего утверждения, обратилось к войскам с призывом записываться в «части смерти». Моими приказами №№ 547 и 578 выяснено назначение этих частей и установлены внешние знаки и отличия.Объявляя при сем список доблестных могучих частей славной революционной русской армии, записавшихся в «части смерти», своими революциями постановивших принять на себя ответственный, тяжкий, но почётный долг умереть за родину, не зная сомнений и колебаний в борьбе с жестоким врагом, — присваиваю им название «частей смерти», и как Верховный Главнокомандующий в их лице вижу и приветствую героизм всего народа Свободной России.Низко Вам кланяюсь, богатыри Свободной России.Стойте твёрдо на страже права, правды, свободы и чести Великой России. Не знайте сомнений! Помните — с Вами помыслом своим и работой весь народ, вся страна.Славные имена Ваши история занесёт на свои скрижали, и, вечным светом осенённые, они с благоговением будут вспоминаться Вашими далёкими потомками.Слава же Вам, герои родные.

Подписал: Генерал от Кавалерии Брусилов.

А в полку уже шло разложение! Через солдатские комитеты открыто действовали агитаторы, превращая боевой полк в разнузданную толпу. В книге барона А. П. Будберга «Дневник белогвардейца» вскользь упоминается Белёвский полк:

«Что такое верхи большевизма, говорит ясно их наёмное немецкое происхождение; ну, а что их подслаивает, мы хорошо знаем по таким типам, как Склянский, Седякин, как руководитель 120 дивизии Федотов, главарь Белёвского полка Петров и другие».

Приказы по Белёвскому полку за 1917 год пестрят сведениями о дезертирстве и неповиновении. «Демократические» нововведения Временного правительства вносили дополнительную смуту. Войскам предложено было самим избирать себе командиров и самим голосовать по вопросу «наступать или отступать». «Революционные» солдаты творили самосуд над офицерами, совершая чудовищные зверства, братались с немцами, дезертировали, пьянствовали, насиловали и грабили окрестное население. Агитаторы, играя на чувстве усталости людей от войны, естественном страхе людей перед необходимостью рисковать жизнью, идя в бой, и на самых низменных человеческих инстинктах препятствовали всякой попытке офицеров навести порядок, натравливали на них солдат.

Последний командир

Именно в обстановке такой чудовищной вакханалии Дмитрий Александрович окончательно и возглавил «революционный» и «большевизированный» 71-й Белёвский пехотный полк смерти. Вот как об этом записано в его послужном списке: «На объединённом заседании ротных, командных и полковых комитетов избран на демократических началах командиром полка с 1 декабря 1917 года».

Он был боевым офицером, проведшим в окопах всю войну. Перед ним был неприятель, а он был избран командиром полка русской армии. Свой патриотический долг он понимал так: удержать фронт, преградить путь германской и австро-венгерской армиям, сохранить полк боеспособным, остановить дезертирство, защитить страну, прекратить вакханалию, остановить убийства офицеров.

Не будем гадать, что он думал и чувствовал, когда сам воочию видел, что делали с Россией и нашим народом его правители. Однако сам факт избрания его на пост командира полка ясно говорит о том, что ему искренне верили простые солдаты, с которыми он честно прошёл весь трудный, кровавый и героический боевой путь с первого дня войны.

После войны

В марте 1918 года Белёвский пехотный полк, как и все прочие части русской императорской армии, прекратил своё существование…

В 1923 году командир Красной армии Дмитрий Александрович Карпинский умер от тифа во время служебной командировки. Ему было всего 36 лет.

Если бы он дожил до 1929, 1933, 1937 года? Что было бы с ним? Вероятно, он разделил бы участь большинства бывших русских офицеров и закончил бы свою жизнь в лагере на лесоповале или от пули палача в подвале ЧК-НКВД. Наверняка, печальной была бы и судьба его семьи. Но история не знает сослагательного наклонения.

Мой отец рассказал мне такую историю конца 1920-х годов: однажды, к ним в дом ввалился уполномоченный по уплотнению (мера первых лет советского строя, когда в частные дома и квартиры насильно подселяли посторонних людей, которым негде было жить) и, оценивая квадратные метры «жилой площади», заметил на стене портрет деда в траурной рамке в парадной офицерской форме. Тыча пальцем в моего отца, тогда совсем ещё ребёнка, сказал бабушке: «Что, сволочи! Смену растите?!»

Д. Г. Карпинский (Калифорния, США) из материалов Белёвских чтений, 2003 год.