В последние дни мая 1883 года юрьевецкий купец второй гильдии Веснин крестил своего третьего сына, которому в честь отца и деда было дано имя Александр. Возле летнего Входо-Иерусалимского собора с его величественным портиком дорических колонн дожидалась целая вереница экипажей, возглавляемая большой семейной каретой с откинутым верхом. Кучер, в высокой мерлушковой шапке, в новом синем кафтане поверх ярко-красной рубахи-косоворотки, подпоясанном алым же кушаком, весело поеживался от свежего волжского ветра, покрикивал на нетерпеливого вороного, охотно отвечал на вопросы любопытных прохожих и нанятых для гостей легковых извозчиков.
— Каков корень нижегородец-то пустил! Самому, чу, тридцать, а у него уже трое сыновей. Прям завидки берут, а?
— Неужели нет! Старые-те люди как говорят? Один сын — нет сына, два сына — полсына, три сына — сын.
— Ну, готово дело, открывай, отец, торговый дом «Братья Веснины».
— Старшенькому-то сколь годков будет?
— После покровов три годочка стукнет. А середнему второй идет.
— Вот это, готово дело, молодка! Что ни год — по сыну! Ай да женка! Вот ужо своей Клавдее накажу.
— Моло-одка, же-онка… Приравнял горлицу к вороне! Не чета наша голубушка Лизавета Лексевна твоей Клавдее толстопятой.
— Эй, Иван, полегче на поворотах! Хоть и старый ты человек, а язык-от не распускай. Не то поучим маленько.
— Идут! Идут!
Своих хозяев Иван любил за доброту и приветливость, держался с ними без угодливости. Но при посторонних считал своим долгом выказывать особую почти тельность, чтобы придать молодым господам весу, так как они, по его понятию, держали себя чересчур просто. В который уж раз протирал он старательно н без того чистые кожаные сиденья. А как услыхал крики «идут!», соскочил не по возрасту шустро с подножки коляски и переломился в низком поклоне. Его праздничная, серого каракуля шапка свалилась на грязную еще по-весеннему землю. Вокруг засмеялись.
— Наш-то Ондреич нарядней всех, — ласково сказала Елизавета Алексеевна и протянула огорченному старику блеснувшую на солнце золотую монету. — Не откажи, прими от новорожденного.
Как ни отучали в гимназии «купеческую дочь» от простонародного произношения, в речи Елизаветы Алексеевны перекатывалась звонкая горошина волжского «о». На прямой пробор расчесанные светло-русые волосы уложены в косы вокруг головы. Серые глаза, великорусское простое открытое лицо — на таком написано все, что на душе. Вот и сейчас: так и вспыхнули круглые щечки, засветились радостью глаза, когда Александр Александрович легко поднял на руки свою двадцатидвухлетнюю жену, чуть огрузневшую после родов, и бережно посадил в коляску. Но для вида она одернула мужа;
— Люди что скажут, Шу-ура…
А в ответ — полный обожания взгляд ярко-синих близоруких глаз (пенсне по такому торжественному случаю спрятано в кармашек жилета).
Сестра Елизаветы Алексеевны, младшая дочь нижегородского купца Алексея Федоровича Ермолаева, девица Александра, как записано в метрической книге, бывшая восприемницей своего племянника и тезки, осторожно передала счастливой матери пышный сверток со своим крестником и села рядом с ней. На сиденьях напротив устроились Александр Александрович и второй восприемник, то есть крестный отец, — Александр Васильевич Долгов, купец из Нижнего Новгорода, породнившийся с Весниными, выдав свою дочь Ольгу за второго брата — Алексея Александровича Веснина.
— Ну, вот, я в плену у четырех Шур! И особенно пленил меня вот этот махонький Шуренок.
Елизавета Алексеевна рассмеялась вместе со всеми, довольная своим неожиданным каламбуром. Весеннее солнце заискрилось в каплях прозрачных камешков ее крохотных сережек, в колечке на мизинце, в тонком браслете на запястье правой руки, поправлявшей кружева вокруг личина сына. Равнодушная к мишуре украшений, которыми старались перещеголять друг друга богатые купчихи, она не расставалась с этими изящными драгоценностями, подарком горячо любимого мужа.
Между тем все уже расселись по экипажам. Зацокали копыта лошадей, загремели колеса по булыжной мостовой главной Георгиевской улицы. Торжественная процессия, привлекая всеобщее внимание, направилась в нижний конец города по течению Волги, к южной окраине Юрьевца-Поволжского, где на самом берегу стоял двухэтажный дом Александра Александровича и Елизаветы Алексеевны Весниных.
***
Они познакомились и поженились в Нижнем Новгороде, но оба не были его коренными жителями. Александр Александрович вырос в Старой Ладоге, что стоит на берегу древнего Волхова, неподалеку от Новгорода Великого. Елизавета Алексеевна родилась в волжском уездном городе Макарьеве. И хотя нельзя было не полюбить ставшего обоим родным богатого, по-столичному шумного красавца Нижнего, они легко, как все молодожены на свете, снялись с места. В приданое невесте была определена небольшая усадьба в Юрьевце-Поволжском, а жениху его старшая сестра подарила пай в своей фирме «Наследница В. А. Соболева», которой там принадлежал винокуренно-дрожжевой завод.
Юрьевец им понравился. Обилие белокаменных храмов хорошей архитектуры придавало деревянному городку величественность, а прекрасное природное окружение делало жизнь в нем приятной. Дома тянулись вдоль берега, упиравшегося с одной стороны в холмы, местами поросшие лесом, а с другой сбегавшего песчаными отмелями к Волге.
Они любили взбираться на холмы, откуда открывались такие дали, что захватывало дух. Чуть выше Юрьевца Волга делает крутой поворот на юг, и город стоит как бы на полуострове, омываемом излукою реки. На левом низменном берегу на фоне бескрайних заволжских лесов виднелись стены и купола Кривоезерского монастыря. Неподалеку от него широкими лентами поблескивали притоки Волги Унжа и Немда, пробежавшие с полтыщи верст — одна с севера, с Вологодчины, другая с востока, почти от Урала, — чтобы сблизить свои устья здесь, как раз напротив Юрьевца. От Унжи к городу — хорошо видать! — направляется, пыхтя и выбрасывая клубы дыма, водяной паровоз, или пароход, и тащит на буксире баржу с расположившимися на палубе пассажирами. Это редкое еще в те времена зрелище для них, нижегородцев, было привычным и уже полюбившимся.
Белокаменный дом Весниных был расположен очень удобно, в нижнем конце, сравнительно близко и в то же время в некотором удалении от являвшегося центром города базара с его шумом, толчеей, лавками, трактирами, пристанями, перевозом через Волгу, с двумя спускавшимися к нему почтовыми трактами — нижегородским и кинешемским. Здесь, у подножия высокой горы, на которой в царствование Алексея Михайловича, отца Петра Великого, была заложена последняя боевая крепость города, оставшаяся впрочем недостроенной, жизнь текла неторопливо и степенно, по извечным и, казалось, незыблемым законам.
Что представляла собой эта купеческая чета? И что было сделано родителями для того, чтобы их сыновья составили союз «Братья Веснины», но совсем другого рода? Не фирму, не торговый дом, а тот творческий триумвират, который и по сей день считается уникальным в мире искусства.
Стиль жизни Александру Александровичу, разумеется, был в значительной степени продиктован тем кругом людей, с которым его связывало семейное родство. Правда, о его деловых качествах там не были высокого мнения. Тесть Веснина, крупный нижегородский промышленник Алексей Федорович Ермолаев, не доверяя мягкосердечному зятю, направил в Юрьевец директором-распорядителем завода прибалтийского немца Бирка, оказавшегося человеком алчным и жестоким. Бирк родню информировал со сдержанным негодованием: серьезные, мол, люди так свои дела не ведут. Награды за хорошее качество дрожжей и спирта, которыми был отмечен завод на Нижегородской, Казанской, Ярославской и даже Парижской промышленных выставках, он приписывал исключительно своим заслугам. Подумать только, господина Веснина в этом прекрасном, похожем на огромную радужную ассигнацию, иностранном дипломе больше всего забавляло то, как непривычно выглядело написанное по-французски простое русское название города Юрьевца-Поволжского: Yurievets -sur-Volga. Он слишком много читает книг, тратит большие деньги на подписку журналов и газет. Даже, кажется, пишет стихи. Да разве серьезный деловой человек будет укорять управляющего за требовательность, разве станет тайком платить за рабочих штрафы, которыми он, Бирк, наказывает их по справедливости, как того требуют порядок и интересы дела… Словом, Бирк предрекал Веснину полное разорение, что в конце концов и произошло, правда, не без помощи самого директора-распорядителя, изрядно набившего себе карман.
Елизавета Алексеевна Веснина, урожденная Ермолаева, вышла замуж по любви. Она могла рассчитывать на одну из лучших в купеческом Нижнем Новгороде партию, но ни о ком другом и слушать не желала. Эта тихая, скромная женщина обладала такой внутренней силой, что с ее мнением считался даже крутой нравом отец, не говоря уже о муже, не чаявшем в ней души. Почти десятилетняя разница между ними не мешала Елизавете Алексеевне быть главой в семье.
Александр Александрович и его брат Алексей Александрович воспитывались в семье старшей сестры. У родителей, Александра Ивановича и Глафиры Афанасьевны, была громадная многодетная семья, прокормить которую оказалось нелегко. Вот и пришлось их старшей дочери Анне, совсем юной выйдя замуж за богатого немолодого купца Соболева, взять с собой младших братьев.
Получив по старинке так называемое домашнее образование, Александр Александрович с 14 лет был, по обычаю, «пристроен к делу» — служил конторщиком у Соболева. Жена же окончила нижегородскую Мариинскую гимназию, где учили не только рукоделию, но и преподавали русский язык и словесность, французский и немецкий языки, географию и естественную историю, математику и физику, педагогику и рисование. За дополнительную плату гимназистки имели возможность брать уроки музыки, чем Лиза Ермолаева воспользовалась в полной мере, став прекрасной пианисткой. Благодаря матери музыка и чтение вслух по вечерам стали семейной традицией.
Среди русского купечества, как справедливо пишет К. С. Станиславский в своей известной книге «Моя жизнь в искусстве», были не только Колупаевы и Разуваевы. Перед нами пример самого автора, купца Алексеева, взявшего сценическую фамилию Станиславского, а также жизнь и деятельность Третьякова, Мамонтова, Щукина, Морозова, Бахрушина, братьев Чеховых. К прогрессивной части нового поколения купеческих детей принадлежали и родители Весниных. В меру своих возможностей они способствовали развитию народного образования в Юрьевце. Дали средства на строительство высшего начального училища, ремесленной школы, женской гимназии, учредили стипендии для способных учеников из бедных семей. Оба входили в состав попечительных советов местных учебных заведений. Александр Александрович избирался гласным городской думы, был членом уездного земства. По ходатайству городского общественного управления, ему было присвоено в феврале 1904 года звание почетного гражданина города Юрьевца.
Своих мальчиков, едва им исполнилось по восемь лет, Веснины отвезли в Москву и определили в Практическую академию коммерческих наук — так называлось единственное в стране среднее специальное учебное заведение, готовившее коммерсантов. Но когда сыновья не пожелали идти по уготованной им стезе, родители не стали их неволить и сделали все от них зависящее, чтобы те смогли получить высшее художественное образование.
Вспоминаю, как настойчиво расспрашивал меня, купцом какой гильдии был отец архитекторов Весниных, известный советский искусствовед, доктор архитектуры Селим Омарович Хан-Магомедов, издавший недавно в Москве и Париже свои исследования о творчестве Александра Веснина. Действительно, деталь для их биографии немаловажная. Дело не в том, что первая гильдия открывала двери в гостиные богачей. Она давала определенные права и положение в дореволюционном российском обществе с его сложной социальной иерархией, а прежде всего освобождала от рекрутчины (разрешалось откупаться), предоставляла возможность учиться дальше. Неслучайно Александр Александрович объявил себя купцом первой гильдии накануне поступления мальчиков в высшие художественные учебные заведения. В экспозиции музея архитекторов братьев Весниных, открытого в Юрьевце, на их родине, в 1986 году, помещена копия интересного в этом отношении документа-свидетельства на право продолжения образования в Петербургском институте гражданских инженеров, выданного Александру Юрьевецкой городской управой 27 июня 1901 года. В нем подтверждается, что «окончивший в 1901 году курс учения в Московской практической академии коммерческих наук А. А. Веснин действительно сын юрьевецкого 1-й гильдии купца А. А. Веснина». Но и после своего разорения, когда почетное купеческое звание без материального обеспечения значило в буржуазном обществе не более, чем аристократический титул обедневшего дворянина, Веснин-отец, семья которого едва сводила концы с концами, старается сделать все, чтобы сыновья продолжали образование.
Леонид, Виктор и Александр многое не приняли из родительского миропонимания. Но никогда им не доводилось бежать из своей семьи или вступать в конфликт, рвать с близкими, как это нередко бывало в купеческих семьях, когда дети решали жить по-своему. Упомянем хотя бы о взаимоотношениях Всеволода Мейерхольда со своим отцом, тоже гильдейским купцом, владельцем винного завода в Пензе, который проклял сына, отказал ему от дома и материальной поддержки в годы учебы.
Говорят, дети, выросшие в счастливых, дружных семьях, на всю жизнь сохраняют светлый строй души. Они обладают, как правило, нравственным здоровьем, ровным характером, они требовательны к себе и щедры к другим. Семья Весниных-старших была патриархальной русской семьей в ее лучших проявлениях. В ней были прочные моральные начала. Здесь высшими качествами почитались доброта, честь, трудолюбие, верность долгу, уважение старших, любовь друг к другу до самопожертвования. На примере этой семьи лишний раз убеждаешься в правоте большого советского писателя Константина Симонова, который писал, что «прочность семейных традиций для многих людей… имела гораздо большее значение, чем это порой склонны считать в послереволюционное время».
Память народная неподкупна; о родителях архитекторов Весниных в Юрьевце до сих пор вспоминают добрым словом.
ПОЛЯКОВА Л. Л. Зодчие братья Веснины. 1989. стр 6.