Шел апрель 1945 года. Советские войска уже были в Берлине. Командир отделения проволочной связи Н. М. Тихомиров, как и многие бойцы, знал, что война вот-вот закончится, и очень ждал этого дня.
После штурма Берлина, находясь, как говорили, в логове врага, он думал о возвращении на Родину, о самом близком сердцу уголке — деревеньке Голодаево Михайловского сельсовета, об отчем доме. Матери своей он не помнил, она умерла, когда ему было 6 месяцев, самой старшей сестре тогда было 14 лет. Отец так больше и не женился, жил для детей.
В ноябре 1939 года Николая взяли в армию. А в начале войны он оказался на Северо-Кавказском фронте. Солдаты отдыхали, когда из динамиков донеслось «…Фашистская Германия без объявления войны напала на Советский Союз…». В первые дни войны многие верили словам, что война закончится «малой кровью, могучим ударом Советской Армии». Солдаты восприняли войну сразу и всерьез.
В 1943 году Николай защищал Новороссийск, был участником боев за Малую землю где начальником политотдела 18 армии был Л. И. Брежнев.
После освобождения Новороссийска их отдельная бригада Главнокомандующего вошла в состав 1-го Белорусского фронта под командованием Г. К. Жукова. Их тяжелая артиллерия помогала в самых сложных ситуациях.
Запомнилась безымянная высота в Белоруссии, когда под шквалом огня пришлось налаживать связь. «Как много их, друзей хороших, лежать осталось в темноте, у незнакомого поселка на безымянной высоте» — эти строчки и о нем, и его друзьях. За этот бой Николай был награжден медалью «За отвагу».
Обеспечить успешное выполнение боевой задачи — такую цель поставило командование перед бригадой при форсировании реки Одер. И опять вперед и в бой, налаживать связь под огнем противника. За эту операцию получил первый орден — Отечественной войны I степени. Был дважды ранен, но дошел до Берлина. Домой вернулся только в июне 1946 года. Я встретилась с Николаем Максимовичем здесь в Юрьевце в его квартире по ул. Ленина в день его 88 — летия. «Две восьмерки — ну чем не юбилей», — засмеялся он.
После войны он женился, жил и работал в нашем городе заведующим орготделом РК КПСС, заведующим «Вторчермет», в райисполкоме. Но разговор как-то все время «скатывался» к теме о войне, которая сейчас, с высоты прожитых лет, видится немного по-другому. Без сомнения, вспоминается высокий патриотизм наших бойцов, стремление очистить нашу землю от фашизма. А что-то вспоминается с улыбкой. Как этот случай…
— Обувь для бойца на фронте, — рассказывает Николай Максимович, — значит очень много. Наши союзники обеспечивали нас продовольствием, вооружением и многим другим. И вот старшина нам выдал обувь: американские ботинки желтого цвета, такие мягкие, подошва кожаная, на медных шпильках — ну картинка.
Было это в Польше. Мы еще подумали, что можно и на гражданку в таких ехать. И вот мы с товарищем пошли на огневую позицию, это примерно километра два. А справа от нас стояла колонна танков в небольшом леске. Была весна, так хорошо: солнце греет, трава уже зеленая. И мы идем налегке, без шинелей, в одних гимнастерках — идем, жизни радуемся. И вдруг, откуда ни возьмись, Мессершмитты: он и истребитель, и бомбардировщик. Они один за другим начали бомбить эту колонну. А нам деваться куда: бежать — это верная смерть, мы сразу рухнули на землю.
И вдруг осколок впился в ногу, да прямо в ботинок и разворотил его. Кровь хлещет, а товарищ мой вообще не шевелится. И помочь нам совершенно некому. Я разорвал нательную рубаху, перевязал ногу. И что значит молодость — ума-то не было, смотрю, и ведь не ноги жалко, а жалко ботинки. Так и не пришлось походить в хорошей обуви.
Провалялся две недели в госпитале — и снова в строй. Через Варшаву и Вислу, а затем на Одер и Берлин. У нас в бригаде было 48 орудий, бомбы весом по 150 кг., можете представить, какой залп мы производили из всех орудий.
Николай Максимович замолчал и вздохнул, видимо, нелегки были воспоминания тех боев. — Или вот так было, — вновь оживляясь, начал рассказывать он.
— Под Новороссийском немец всеми путями пытался сбросить наш плацдарм в Черное море. Мы были для него как заноза. Часа в 4 утра, как по расписанию, около 150 самолетов начинали бомбить Малую землю. Но сбросить нас ему так и не удалось. Но авиационные бомбы крупные, и взрывы были такие, что земля смещалась, рушилась и все превращалось в прах. Поэтому артиллеристы и после войны не смогли восстановить слух.
У каждого бойца, находившегося на фронте, погибли в годы войны брат или отец, сестры или мать умирали и погибали в тылу. Поэтому почти каждый хотел отомстить смертью за смерть близких, разрушением за разрушенный родной кров. Когда мы вошли в Европу, мы увидели во всем чистоту и порядок, немцы не знали воровства. А мы поначалу вели себя как варвары. Помню, зашли в особняк: кругом зеркала в красивых рамах, диваны, обшитые отличной кожей. Мы всё перебили, изрезали. А через несколько дней нас выстроили и зачитали приказ Сталина. Пусть недословно, но там были такие слова: «Мы идем в Европу не как завоеватели и разорители, а как освободители Европы от фашистского ига. Прекратить мародерство и насилие…». Лиц, нарушивших этот приказ, предавали суду военного трибунала. Поэтому сразу все прекратилось.
Еще шли бои в Берлине, когда начальник политотдела собрал всех командиров и предложил работу в «Смерше». Из всех командиров остался только один, остальные все страстно хотели домой: они устали от войны.
«Второго мая мы узнали, что пал Берлин, — заканчивает свой рассказ ветеран. Но еще шли бои и не было водружено знамя над рейхстагом… А потом пришел и День Победы. Это была такая радость, но в сознании до конца не укладывалось, что все: война закончилась». До возвращения домой ему оставался год.
Вам, вынесшим на своих плечах все тяготы войны на фронте и в тылу, хочется низко поклониться и пожелать — живите долго и счастливо.
Т.ТЕРЕШИНА, Газета «Волга» 2 сентября 2005 г. № 68 (9362)